Бесчисленные истории, из которых соткан роман, трудно удержать в памяти, они путаются в голове и частично забываются сразу после прочтения, а вот сам Йозеф Швейк запоминается навсегда. Его душевное равновесие и психическое здоровье поразительны. Что бы ни происходило, он остается спокойным, добродушным и точно знает, что должен делать солдат в сложившейся ситуации. И это здорово — что он такой. Потому что вокруг него творится форменное сумасшествие. И отстраниться от этого сумасшествия невозможно. Да и не старается он отстраниться. Напротив, при случае вносит свою лепту в общий хаос.

Ярослав Гашек писал антимилитаристскую сатиру, в которой всё гиперболизировано и доведено до абсурда. Всё, кроме самого Швейка. Его неиссякаемое словоблудие временами звучит настолько серьезно, что начинаешь задумываться: а точно ли он такой спокойный и добродушный или только притворяется. Отчитывая пьяного фельдкурата Каца, он презрителен и резок, как будто маска вдруг сползла. Момент этот быстро тонет в потоке слов, воспоминаний и примеров, но зарубка остается — не так прост бравый солдат Швейк. Просто жизнь такова, что без непробиваемо философского отношения к ней либо свихнешься, либо повесишься, а жить надо, вот он и нашел способ, живет, наблюдает, запоминает, сопоставляет и при случае выдает очередной озадачивающий слушателей пример.

Повседневная жизнь полка и персонажи армейской администрации представлены гротескно, почти клоунами. Но смеяться не тянет, потому что во всех речах и циркулярах солдаты рассматриваются как «пушечное мясо» на убой под героические фанфары и лозунги. История полка, которую "про запас" пишет вольноопределяющийся Марек, в итоге вся сводится к эпизодам героической гибели известных ему солдат и офицеров. Пока на бумаге в литературной фантазии, причем фантазии, столь же безумной, как и армейская действительность, а если бы доехали до передовой, то и на самом деле. Такова война всегда и везде. В сочинении Марека солдат с оторванной головой выглядит забавно, но в реальности это совсем не забавно, а страшно, больно и несправедливо.

С одной стороны, жаль, что Гашек не закончил роман. С другой, в этом есть некая символичность. Похождения бравого солдата Швейка во время войны заключаются в героическом стремлении на фронт через преграды, чинимые военной администрацией. Не с военным противником сражается Швейк, он пребывает в постоянной борьбе с военно-полицейскими структурами собственного Отечества, которые приложили все усилия, дабы не допустить его на передовую. Но Швейк прорвался сквозь заслон, почти... И, кстати, получил существенный профит — излечился от ревматизма, который мучил его в довоенное время.

Йозеф Швейк — это герой на все времена и страны. Он символизирует здравый смысл и психологическую устойчивость так называемого «простого» человека, приученного выживать в любых условиях, ничему не удивляться, не скорбеть о несправедливости и обидах, а просто жить, ведь надо же как-то жить, даже если вокруг творится форменное безумие...

Но, с другой стороны, герои очень молоды, оба они получили аристократическое воспитание, развивающее в людях известную взбалмошность и экзальтированность. Мари, к тому же, одинока и не удовлетворена своим положением. Вполне возможно, что в контексте эпохи и воспитания такие странные романы могли иметь место. Тем более, что книга читается "на одном дыхании" даже при том, что не вызывает доверия в лирической части.

По-видимому, связано это с тем, что Автор изначально задумывал и создавал не любовный приключенческий роман, а добротное историческое произведение, в котором показаны истоки восстания шуанов Бретани, их тактика, скрытые влияния и интересы различных социальных групп. Реальные события выступают не как фон для связанной с ними истории любви, предательства, мести и самопожертвования, а как важная самостоятельная составляющая произведения.

Серьезный подход к исторической части произведения уравновешивает несколько чрезмерный романтизм любовной линии. И получается замечательный исторический роман -в нем виден большой мир, Франция в этом мире, мятежная провинция во Франции, планы роялисткой эмиграции по захвату власти, планы республиканских спецслужб по ликвидации главарей мятежников, и два человека, вовлеченные в движение этих безжалостных сил, которые неожиданно для себя оказываются еще и пленниками собственной страсти.

Считается, что в "Шуанах" сильно влияние Вальтера Скотта, творчеством которого Бальзак был увлечен в период работы над романом. Будучи поклонницей шотландского романиста, я бы не сказала, что влияние это так уж сильно. Общность присутствует в любовной линии, которая оживляет произведение, но и только. У Вальтера Скотта любовная линия почти всегда является главной составляющей книги, превалирующей над историческим аспектом, и даже мотивы исторических персонажей он часто пытается романтизировать. Бальзак же к теме истории подходит взвешенно и строго, и уделяет ей чуть большее значения, чем собственно любви.

После первой публикации "Шуаны" были освистаны критикой. Но уже тогда в одной из рецензий произведение было названо первым французским историческим романом.

Когда в 1831 году Бальзак начал создавать "Человеческую комедию", "Шуаны" были включены в "Сцены военной жизни" "Этюдов о нравах". Любопытно, что в этом романе упоминается барон дю Геник — отец главного героя Каллиста дю Геника из романа "Беатриса", о котором я ранее писала в своей колонке. Упоминается он в двух эпизодах и предстает человеком честным, бескорыстным, следующим своим принципам и долгу.

В 1988 году на экраны вышел фильм режиссера Филиппа де Брокка "Шуаны" с Софи Марсо в главной роли. Посмотрев данный фильм, я не обнаружила в нем никакой связи с романом Бальзака. Хотя фильм хорош, а Софи Марсо просто блистательна. Порыскав по интернету, выяснила, что фильм снят по самостоятельному сценарию, не связанному с каким-либо литературным источником. Фильм по мотивам романа "Шуаны" был снят в 1947 году режиссером Анри Калефом.

Существует мнение, что Бальзак назвал свою «Человеческую комедию» в противовес «Божественной комедии» Данте. Если это так, имя главной героини (точнее, одной их трех главных героинь) можно было бы считать «говорящим», тем более, что носительница этого имени являлась страстной любовью молодого героя, за которой он шел, как Данте за Вергилием. Но что у Данте является возвышенной поэзией и приобщением к высокой Божественной Любви, то у Бальзака превращается в фарс и профанацию сего прекрасного чувства.

Каждый женский персонаж по-своему интересен и благодаря предпринятым Бальзаком писательским хитростям самобытен.

Первой в повествовании и жизни героя появляется Фелисите де Туш. Личность незаурядная, человек широкого образования, достигшая известности писательница, женщина типа Жермены де Сталь или Жорж Санд. Она становится для юного Каллиста своего рода Вергилием, толкая его на путь взросления. Представляя героиню, Автор именует ее персонажем второстепенным. Это у Бальзака такой юмор, потому что на самом деле всё, что происходит в романе, срежиссировано Фелисите. Она умышленно внушила неопытному юноше страстное влечение к Беатрисе, затем устроила его брак с девушкой, которую сочла подходящей партией, весьма предусмотрительно распорядилась финансовой помощью молодым, чтобы и проблемы семейства дю Геник решить, и материальной независимости Каллисту не дать. Эта яркая, состоявшаяся и внезапно разочаровавшаяся в своей жизни женщина разыграла шахматную партию с участием героя и двух героинь, искусно манипулируя их поведением и чувствами. Ближе к финалу герои оказались во власти нового кукловода — Максима де Трай, который также манипулировал ими весьма успешно.

Суть современных Автору нравов, видимо, и заключалась в том, что умные и хитрые мастера интриг от скуки или по заказу манипулировали людьми менее опытными, побуждая их к определенному поведению в своих целях. Отношения людей в свете представляли собой сложные многоходовые комбинации, понятные немногим избранным, благочестиво осуждаемые «порядочными» людьми, но принимаемые всеми как норма жизни.

Второй и главный женский персонаж — Беатриса де Рошфид — роковая женщина в жизни героя, сама по себе не особенно интересна. В воображении Каллиста образ ее создан Фелисите. Если бы не пространные монологи, предваряющие появление маркизы де Рошфид, вряд ли у нее был бы шанс отвлечь на себя внимание героя. Бальзак снова шутит в своей манере, делая главным персонаж, в сущности, случайный. Фелисите с ее знанием психологии и жизненным опытом в той конкретной ситуации могла внушить Каллисту страсть к любой женщине, Беатриса просто оказалась под рукой.

Если Беатриса Данте воплощала в себе Божественную Любовь. Беатриса Бальзака всего лишь изображала чувства, не умея и не желая любить кого-либо, кроме себя. Эта дама все время смотрит на себя немного со стороны, для нее главное, не настоящая собственная жизнь, а впечатление, которое она производит на окружающих. Ей надо быть на виду, блистать, пленять и т.д., при этом не важно, кого и как. Но воспитанный любящими родителями в провинции Каллист далек от парижских нравов. Он искренен в своей страстной увлеченности, он готов пожертвовать собой, убить, предать. Если бы не хитроумное вмешательство Максима де Трай, в угоду Беатрисе была бы растоптана жизнь Сабины — преданной жены, матери детей, и... тоже манипуляторше, желающей стать кукловодом.

Сабина де Гранлье — третий женский персонаж вокруг Каллиста. Ее выбрала Фелисите в жены Каллисту, можно сказать, оплатила их брак, и это еще одна важная черточка описываемых Бальзаком нравов. Сабина — персонаж симпатичный. Она любит мужа, готова смириться с его душевной драмой, серьезно относится в своему браку и борется за него. Но в жизни героя она персонаж столь же случайный, как Беатриса. Ее тоже выбрала Фелисите де Туш, усмотрев в юной, чистой, благонравной девушке нечто общее с жаждущей известности любой ценой Беатрисой. Общее же между этими женщинами то, что обе они — порождение современных нравов, обеим важна видимость, обе готовы обманывать и обманываться, если нужно.

Как почти во всех произведениях Бальзака, в романе этом присутствует эмоциональная опустошенность. Не видел Автор места для проявления подлинных человеческих чувств в современном ему обществе, и герои его этих чувств лишены, замещая их изломанными, искусственными переживаниями. Момент искренности связан только с семейством дю Геник в Геранде — родителями Каллиста и его старенькой тетушкой. Эти люди не пережили сильных страстей, но их отношение друг к другу проникнуто настоящей родственной любовью.

А за пределами старого разрушающегося замка — новый мир, новые нравы, монетизация сословных статусов, чувств и поступков, приведение жизни к единому буржуазному стандарту. Наверное, именно поэтому в романе много описаний, объяснений, диалогов, которые невозможно проговорить вслух, поскольку назначение их в том, чтобы словами одного персонажа раскрыть характер другого, и реплики растянуты на две-три страницы.

Если убрать все эти прямые «объяснялки», женские персонажи станут неразличимыми. У них разный возраст, внешность, статус, но поведение их по отношению к герою, в принципе, одинаково. Не важно, что Фелисите внезапно прониклась чувством материнства и решила материальные проблемы Каллиста, устроив его брак с прекрасной девушкой Сабиной, не важно, что Сабина старалась быть преданной женой, любящей мужа, их методы и цели почти не отличаются от тех, которыми оперирует респектабельная куртизанка Беатриса. А различия мы видим только со слов Автора. Видимо, по другому невозможно показать женскую индивидуальность в обществе, ее не предусматривающем. И это тоже характеристика нравов, описанию которых в первую очередь посвящен данный роман.

Существует мнение, что прототипами главных героев романа послужили Ференц Лист, его возлюбленная Мари д’Агу и Жорж Санд. Если это так, Бальзак не справился с задачей — созданные им образы мелковаты для таких прототипов. Но, может быть, так кажется из дня сегодняшнего, а Бальзаку современники виделись несколько иными.

Мы в своем скоростном двадцать пером веке отвыкли от таких книг, их чтение требует сосредоточенности и терпения, ведь речь идет о судьбах человеческих в конкретном историческом времени, о людях и обществе, о чувствах и притворстве, о том, как изменение бытия меняет и ломает сознание человека, и никому не дано избежать перемен...

Гражданская война в Испании началась в июле 1936, Сент-Экзюпери захватил начало событий, когда участники Народного фронта получили оружие, установилась линия фронта, революционное движение шло по нарастающей.

Барселона в репортажах Сент-Экзюпери предстает городом, в котором царит произвол. С одной стороны, все мирно: люди на улицах, в кафе, разоренные церкви почти не заметны, но внезапно к сидящему за столиком человеку подходят вооруженные люди, уводят его, человек исчезает. Вооруженные группы выявляют и расстреливают фашистов, под шумок сводя и личные счеты тоже. На городских свалках жгут трупы, обливая их известью или керосином.

Сент-Экзюпери не заметил в Барселоне той особой атмосферы свободы и равенства, которая так поразила Оруэлла, прибывшего в город несколько месяцев спустя, ближе к декабрю. Сент-Экзюпери не видит различий между формированиями Народного фронта и франкистами. В его репортажах они предстают своего рода близнецами, одинаково враждебными человеку:

цитата Антуан де Сент Экзюпери. Испания в крови

И Барселона и Сарагоса представляют почти одинаковую смесь из коммунистов, анархистов, фашистов… Да и те, что объединяются, быть может, меньше похожи друг на друга, чем на своих противников. В гражданской войне враг сидит внутри человека, и воюют здесь чуть ли не против самих себя. И поэтому, конечно, война принимает такую страшную форму: больше расстреливают, чем воюют.

Если Оруэлл пытается оценивать испанские события с точки зрения социально-политической, с учетом развития революционного движения и его влияния на ход гражданской войны, а также расстановки политических сил в мире и их интересов в Испании, то Сент-Экзюпери сосредоточивает внимание на противостоянии революционного насилия и личности.

цитата Антуан де Сент Экзюпери. Испания в крови

Каждый человек — это чудо. И мертвых у нас вспоминают много лет… Здесь же человека просто-напросто ставят к стенке и выпускают внутренности на мостовую. Тебя хватают. Тебя расстреливают. Ты думал не так, как другие.

цитата Антуан де Сент Экзюпери. Испания в крови

В Испании пришли в движение толпы, но каждый отдельный человек, этот огромный мир, тщетно взывает о помощи из глубин обвалившейся шахты..

Такой подчеркнуто аполитичный подход к оценке гражданской войны необычен. По сравнению с предметной аналитикой Оруэлла абстрактно-философские рассуждения Сент-Экзюпери невольно вызывают внутренний протест: не время, не место для них — так кажется. Но, с другой стороны, страдают и гибнут конкретные люди, и люди эти — живые, в отличие от идей, целей, и политических режимов.

И все-таки не только смерти несла с собой испанская революция. Оруэлл видел другую Барселону и другую Испанию.

цитата Джордж Оруэлл. Памяти Каталонии

Город имел вид мрачный и неряшливый, дороги и дома нуждались в ремонте, по ночам улицы едва освещались – предосторожность на случай воздушного налета, – полки запущенных магазинов стояли полупустыми. <...> И все же, насколько я мог судить, народ был доволен и полон надежд. Исчезла безработица и жизнь подешевела; на улице редко попадались люди, бедность которых бросалась в глаза. Не видно было нищих, если не считать цыган. Главное же – была вера в революцию и будущее, чувство внезапного прыжка в эру равенства и свободы. Человек старался вести себя как человек, а не как винтик в капиталистической машине.

Во взгляде на испанскую революцию Сент-Экзюпери и Оруэлл резко расходятся. А вот специфику фронтовых военных действий описывают во многом схоже. И тот, и другой отмечают территориальную отдаленность противника. Только Оруэлл оценивает данный фактор с позиций военной тактики (из винтовки не достать, а другого оружия практически нет), а Сент-Экзюпери уходит едва ли не в поэзию.

цитата Антуан де Сент Экзюпери. Испания в крови

Сколько простора, сколько воздуха между очагами боев! Этой войне удивительно не хватает плотности…

Находящемуся в окопах Оруэллу воздуха отчаянно не хватало, ведь пространство вокруг окопов было загажено испражнениями и отбросами. Не воздух и простор, а грязь и антисанитария неизбежные сопутствуют позиционной войне.

И еще одну особенность испанской войны отметили оба этих незаурядных человека: наиболее эффективным оружием в ней выступала пропаганда. Сент-Экзюпери и здесь высказывается поэтично.

цитата Антуан де Сент Экзюпери. Испания в крови

Барселона ждет, что после вещего сна Сарагоса проснется социалистической и падет. В движение пришла мысль: по сути дела, не солдат, а мысль осаждает города… Она — великая надежда, и она же — опаснейший враг. Мне кажется, несколько этих самолетов и бомб, несколько снарядов и несколько бойцов сами по себе не могут одержать победу. Один обороняющийся в окопе противник сильнее сотни осаждающих. Но может быть, где-то пробирается мысль…

Оруэлл же вполне приземленно рассказывает о методике пропагандисткой обработки противника, практиковавшейся в его подразделении, а также отмечает, что подавление революционных сил негативно сказалось на ходе войны с франкистами, так как уничтожило в зародыше очаги революционного сопротивления на вражеской территории, которые могли бы серьезно ослабить противника.

Они очень разные — Сент-Экзюпери и Оруэлл. За строками «Испании в крови» видны первые камни фундамента "Цитадели". Тем интереснее сравнить их точки зрения и взгляды. Ведь, по словам Оруэлла,

цитата Джордж Оруэлл. Памяти Каталонии

Сознательно или бессознательно каждый пишет пристрастно. Если я не предупредил моих читателей раньше, то делаю это теперь: учитывайте мою односторонность, мои фактические ошибки, неизбежные искажения, результат того, что я видел лишь часть событий. И учитывайте все это, читая любую другую книгу об этом периоде испанской войны.

Они были в Испании в разное время и видели каждый свою Испанию. В фокусе внимания Сент-Экзюпери — человек, его жизнь, смерть, страдания. Оруэлл же видел революцию, порыв многих людей к свободе, попытку создать общество, основанное на принципах равенства...

Банальная, в общем-то, неверность супруга становится для Жанны трагедией всей жизни. И это тоже понятно. Рухнула главная иллюзия — любовная. Смысл жизни виделся в счастливом браке, а брак получился обычным для ее круга, когда супруги живут каждый сам по себе, сохраняя видимость добрых отношений для посторонних и постепенно включая в число этих посторонних самих себя. Так жили родители Жанны, для которых игра в благополучную семью была естественной и в какой-то момент органично слилась с реальной жизнью. Но Жанна об этом не знала. Ее не ознакомили с правилами светских игр, даже не подготовили к принятию факта, что эти игры и правила есть, и им подчиняется большинство семей ее круга.

Монастырское воспитание Жанны оказалось на редкость эффективным: даже житейски мудрый аббат Пико не нашел подходящих слов, чтобы посоветовать ей принимать жизнь такой, какая она есть. В результате материнство стало для героини еще одной иллюзией. Она ухватилась за сына, как за спасательный круг, не думая о нем, о его жизни, о его будущем. Превратив мальчика в свою игрушку, она не озаботилась дать ему приличное образование, не научила ничему полезному, не подготовила к самостоятельной жизни. Жанна мечтала видеть сына рядом с собой всегда, воспитать его сельским жителем, помещиком, но и в этом оказалась беспомощна, поскольку ей даже в голову не приходило, что помещик должен уметь вести дела своего поместья, а это требует знаний, навыков, систематичности, то есть обучения и воспитания. В роли матери она также предавалась мечтам, игнорируя тот факт, что мальчик ее реален, он растет и жить ему придется в реальном мире. Поль взрослел, а Жанна не хотела этого видеть. Ей нужен был сын-ребенок, зависимый от нее и привязанный к ней. Взросление Поля стало для нее еще одной трагедией.

Вырвавшийся из под опеки взрослый недоросль очень быстро пустил под откос и свою собственную жизнь, и жизнь матери. Бедная женщина потеряла последнюю иллюзию — незыблемость своего статуса хозяйки родового поместья. Единственное, что у неё осталось, — жизнь, проходящая в полусне на попечении бывшей горничной. Иллюзии закончились, принятие реальности не состоялось. Прошлое казалось заполненным одними лишь страданиями, а будущего больше не было.

Казалось бы — это конец. Жанне осталось только окончательно превратиться в растение и тихо угаснуть. Но в момент, когда за отсутствием иллюзий она сама почти уже стала иллюзорной, в ее существование ворвалась реальность — маленький ребенок, внучка. Жанна в своем материнском эгоизме не желала делить сына с невесткой, в ее мечтах внуков не было, поскольку сын должен был принадлежать ей одной. Девочка явилась нежданной. И неожиданно остановила сонное угасание стареющей женщины, заполнила пустоту в ее сердце. Жанна снова обрела повод мечтать, у нее снова было будущее. Едва появившийся хрупкий росточек жизни вдохнул новые силы в жизнь увядающую, но еще не исчерпавшую себя на этой земле.

До появления малышки все соприкосновения с реальностью Жанна воспринимала как личную трагедию: грубость и измены мужа, несвятость матери и отца, лицемерие соседей-аристократов, отвернувшихся от Жанны после конфликта с кюре-садистом, бесконечные долги сына — все это заставляло женщину лишь глубже прятаться в свою раковину, поскольку она не обладала практической смекалкой, не умела разбираться в проблемах и решать их, она лишь страдала и жалела себя. Девочка стала первым положительным опытом столкновения с невыдуманной жизнью. Ее не ждали и не хотели, но она появилась и заставила Жанну вновь почувствовать себя живой, нужной, любящей.

Роман завершается фразой мудрой крестьянки-фермерши, обращенной к героине: «Вот видите, какова она, жизнь: не так хороша, но и не так уж плоха, как думается».

И на самом деле жизнь Жанны сложилась не так уж плохо. В самый критический момент, когда она потеряла все, Розали подхватила сломленную женщину и взяла ее под свою опеку. В жизни Жанны всегда были люди, которым она была не безразлична. Она горевала, но не оставалась совсем одна со своим горем. Жизнь ее действительно была не так уж плоха, как ей самой думалось. Просто она старательно пряталась от этой жизни, не имея смелости участвовать в ней на равных с другими людьми.

Где-то в середине романа, подытоживая один из витков страданий Жанны, Мопассан пишет: «Иллюзии свои оплакивать порой так же горько, как покойников». Между тем, их надо оплакать и похоронить, чтобы прошлое стало прошлым и открыло дорогу будущему с новыми мечтами и новом стремлением к счастью. Крушение иллюзий не такая уж плохая вещь, поскольку позволяет рядом с чувствами прорасти рассудку, а некоторым мечтам стать планами, то есть перейти из иллюзий в жизнь, чтобы беспомощной крохе было где преклонить головку и повзрослеть, а блудным сыновьям было, куда возвращаться...